8 августа 2008 года началась война в Южной Осетии.

Война глазами журналиста: Гана Яновская, Южная Осетия

Когда вспоминаешь о нашей войне, то невозможно говорить только о периоде августа 2008. Было много трагических событий. Сейчас не буду говорить о них. Но одну деталь все же отмечу. Почти 20 лет в состоянии войны, последние годы фаза обострения.

В 200 4 году, когда Грузия избирает нового руководителя Саакашвили, Южную Осетию начинают обстреливать, чуть ли не каждый день происходят теракты и провокации, постоянные смерти. С 2004 до августа 2008 мы жили в постоянном напряжении.

В последние месяц-два ситуация была очень сложная. Буквально за пару месяцев до войны я ушла в декрет, 8 июня родилась дочь.

Помню, как в начале июня я сидела на первом этаже своего двухэтажного дома с месячным ребенком. Начался очередной обстрел. Сидела у окна. Это настолько надоело мне за эти пару месяцев, что я решила даже вставать. Думала, постреляют и все. В принципе, так и было. Но потом в августе, в самых первых числах случился сильнейший обстрел. Наш дом находится очень близко к границе с Грузией, поэтому в районе особо ощущаешь силу надвигающейся опасности. Это был первый раз за тот период, когда нам пришлось спуститься в подвал. Моя семья, я и мои малолетние дети: сыну было 2 годика, дочери 2 месяца вынуждены были до рассвета сидеть в подвале. Мужа мобилизовали сразу. Впервые тогда стреляли с трех сторон. Тогда еще свекор, в прошлом военный сказал, что позиции вокруг города потихоньку занимают, и произнес фразу: «будет война!»

Утром меня и двух детей муж пытался отправить в Северную Осетию. По секрету Вам скажу, что я страшно не хотела ехать. Мое глубокое убеждение было, что войны не будет. Очередной раз постреляют и опять успокоятся на пару месяцев. У нас так бывало. Хотелось быть дома. Муж не смог найти транспорт, на котором возможно меня вывезти. Помню, как мы ездили. Жарко так было. Тихо было, очень тихо. Мы подъезжали то к одному дому водителя, то другому. И каждый отвечал, что сам везет своих детей. Так, радуясь и с уверенностью, что войны не будет, осталась в Цхинвале. Но утром 6 августа, за день до войны, я решилась увезти детей.

Последнее, что помню, перед началом войны, разговор с мужем по телефону. Он звонил пожелать мне спокойной ночи. Я сказала, что завтра уже вернусь, что была права, войны не будет. Он сказал, что утром созвонимся. Так вот, созвонились мы через 15 минут. Он бросил мне в ту ночь по телефону фразу: «Гана, война! Нас окружают, грузины окружают!».

Потом были сутки без связи, я не знала, живы ли мои родные, муж, свекор и свекровь, мой брат, обе сестры. Мои родители были со мной, потом что они меня вывезли тогда. Страшно вспоминать. Через 12 часов мы смогли связаться с мужем: «Гана, мы живы! Мама со мной! Российская армия идет?».

Я не знала, что ответить. Честно, тогда не ясно было. Все перемешалось. Помогла моя профессия. Я позвонила всем коллегам, пока мне не сказали, что российская армия выдвинулась в сторону Цхинвала. Но мне все равно было не ясно, как же я смогу вернуться к близким людям, если они останутся живы или их оставят в живых. Как же оккупированный грузинскими войсками город, смогут освободить. Это ужас, страх, смятение. Мы не отходили от телевизоров, мой отец в ту ночь бросился в Цхинвал спасть моих сестер и брата. От него тоже не было вестей. Он смог только на второе утро добраться до дому, но обрывистый телефонный звонок сказал: «Их нет! Повсюду кровь! Я не знаю, где мои дети!». Папа найдет их напуганными у своего друга в подвале. Понимаете, кроме средней сестры, оба другие были несовершеннолетние. От града и минометного обстрела они скрывались в кладовке. У нас нет подвала. Друг отца вовремя их под обстрелами и бомбежкой авиации забрал в свой подвал, но когда они бежали, друга отца ранило осколками разорвавшейся мины. Слава Богу, он остался жив.

Что Вам сказать? Семья моя выжила. Дом был разрушен, в него попали снаряды от града, мины, чудом не сгорел. Но это были руины. Знаете, уцелела моя стиральная машина. Я тогда ее на свои декретные средства купила, не распаковала.  Так вот она среди развалин стояла себе в углу.

Нам, в принципе, негде было жить. Мы приспособили одну комнату. Когда дождь на улице, дождь у нас в доме. Очень сложно было. Очень. Дом сразу не восстановили. Сделали новую крышу на развалинах, и так мы еще прожили 4 года. Потом очередь дошла и до нас. Мы восстановились. Город стал чистым и ухоженным, построились социальные объекты. Наши коллеги журналисты стали писать уже не войне, а о другом. Хотя очень сложно было перестраивать себя.

Восстановились ли мы психологически? Сложно сказать. Конечно, мы живем, работаем, веселимся. Мы люди. Но больно. Многие на нашей улице похоронили сыновей, мужей, маленьких детей. Я потеряла одноклассников, целые семьи уходили из жизни. Жутко. Сколько коллег наших погибло.

Сейчас прошло 10 лет. Изменилось все.  Даже люди меняются. Есть и плюсы, и большие минусы. Плюсы – мы живем в безопасном круге, есть гарантии, это факт. Минусы – нас накрывает синдром большого города почти во всем. Каждый стал жить для себя, глобально мы не мыслим. По сути всем хорошо на своем пяточке. Такого никогда не было.

Я продолжаю строить планы. Лично я не хочу уезжать. Хочется, чтобы мы начали все же поступательные движения. Знаете, «надоело» говорить о том, что война была. Она была, все в прошедшем времени. Отплакали, не забываем.

Надо идти вперед. Начать развиваться. Зарабатывать, жить за счет собственных средств, а не только за счет российской помощи.

У нас есть гарант безопасности – Россия. Есть гарант социальной безопасности – Россия. Теперь дело за малым.