Поминальная трапеза – самый консервативный и уникальный феномен из традиционных обрядовых застолий осетин. Она выделяется не только внешней формой и структурой, но и содержанием, функцией и назначением, сохранившим пережитки древних религиозных верований и представлений, семиотическим восприятием вселенной; основывается на эмпирическом осмыслении бинарной оппозиции противопоставления бытия и небытия, жизни и смерти, земного и потустороннего, преисподней и небес, «мирского» и траурного.
Согласно анимистическим верованиям, человек не умирает, а происходит его кончина, из этого мира он переходит в другой, в действительный мир æцæг дуне, где ему также необходима пища и другие, важные жизненно-необходимые предметы. В честь усопшего, поэтому закалывают животных, устраивают ритуальные застолья. Как только укладывают усопшего в гроб, у изголовья ставится маленький столик для поминальной еды, на который ставится хлеб, вода, напитки, зерно и постоянно зажигаются свечи. К сожалению, в настоящее время этот обряд превратили в гастрономические излишки, с конфетами, фруктами, пирогами и даже кладут курицу, что противоречит всем устоям наших предков. Из всех предметов, которые ставятся у изголовья, особая роль отводится пшенице. Осетины связывают это с умирающей и рождающей природой человека. Он сеет на том свете пшеницу, которая даёт новые всходы. Тина Очиаури, известный грузинский этнолог считает, что пшеничное зерно на том свете даёт всходы и становится пастбищем для стада овец усопшего. В то же время эти воззрения исходят из представлений о продолжении в потустороннем мире земной жизни, согласно которой урожайность зерна, всходы семян, их рост, развитие и созревание зависят от воли не только земного, но подземного царства.
Ещё в ХIХ веке видные учёные обратили внимание на то, что не было худшего проклятия для осетин, чем, «чтоб твои покойники на том свете голодали», и поэтому прилагались все усилия, чтобы «накормить» их. Причём это «кормление» принимало и принимает очень большие размеры.
Поскольку пища – главное условие физического существования, то, следовательно, души покойников «усердно угощаются». В египетском жертвенном ритуале к умершему нередко обращаются, как к «великому во сне» и будят его для вкушения жертвы. «Он заснул в твоём (Осирис) величии, после того как скончался; пробудись, встань»! Поэтому сын вступает в гробницу отца с хлебом и водой и предлагает ему забрать провизию. Представление о том, что человек даже и после смерти постоянно нуждается в пище, приносимой живыми, покоится на сходных примитивных идеях. Мёртвому для пробуждения была просто необходима помощь живого.
Естественно, что осетины, как и другие народы мира, верили в существование загробной жизни и что по отношению к покойнику нужны заботы, поэтому накопление богатства у осетин было не только средством существования, но и возможностью достойно похоронить родича. «Богатые же семейства издерживают на исправление годичной поминки до 100 рублей. Так, например, одно семейство во втором участке Владикавказского округа приготовило на эти поминки 15 котлов пива, до 100 ведёр араки, зарезало 30 штук рогатой скотины, 300 штук баранов и 30 штук копчёных баранов» (Гатиев Б. 1875). Это один из примеров разорительных поминок у осетин. По представлению осетин умерший не может «голодать» на том свете при таком обилии еды. Насколько вера в это велика у осетин, можно судить по глубокому их убеждению, что смерть не более как переход, или точнее случай перехода в иной свет, в иную жизнь, жизнь нескончаемую и беззаботную, в мир действительный «æцæг дуне», а не такой ложный «мæнг дуне» как наш земной.
Первоначально, подобно другим народам, осетины кормили умерших ежедневно, готовили им любимые кушанья, которые они относили на могилу. На кладбище участники трапезы поедали пищу, а остатки оставляли на могиле. Ежедневное посещение могилы стали заменять со временем еженедельными. Позже, в виду чрезмерной обременительности, как писал Г.Ф. Чурсин, «ежедневное кормление сменяется еженедельным, хотя, обедая раз в неделю, казалось бы, трудно себя чувствовать сытым. Но и еженедельное «кормление» мёртвых становится затруднительным. Возрастающая забота об улучшении своего собственного существования постепенно ослабляет разорительную привязанность к мертвым, и периодическое кормление их делается всё реже и реже. Так возникает обычай поминальных обедов и приношений».
Те обычаи осетин («сабатизæртæ»), которые считаются вредными пережитками на сегодняшний день, со временем уходят в старину и, первоначальный смысл их имел, другое назначение, с другими участниками, а именно: «Каждую пятницу вечером, – пишет Вс. Миллер, – в течение целого года, женщины семьи, в которой произошла смерть, забрав в доме всё, что накоплено в течение недели – яйца, сыр, лепёшки, иногда кур и куски баранины, – идут на могилу, куда собираются все замужние женщины аула и вдовы, и там после обычных приготовлений угощают всех пришедших. Вследствие этих угощений семья покойника отказывает себе во всём в течение года и живёт впроголодь».
Продолжая мысль о разорительности поминок Вс.Миллер несколько оправдывает поминальщиков: «На поминки смотрят как на кормление мёртвых, говорят, что пища, которую едят на поминках, не идёт в пользу съевшего, но её сила переходит к мёртвому, так что плотно поевший на поминальной пирушке придя домой имеет право спросить обычный обед. Нельзя более оскорбить осетина, как сказав, что его мёртвые голодают».
У осетин к покойнику было двоякое отношение. Прежде всего, они выполняли обычаи предков, чтобы их не высмеяли сородичи и односельчане. А, во-вторых они боялись умершего и старались его задобрить, выполняя все нужные обряды поминовения, ибо у покойника могли быть претензии к оставшимся членам семейства. «Под угрозой сделать из него врага, – писал М.Ковалевский, – живущие должны доставлять умершим всё то, в чём они могут нуждаться, так как покойник предъявляет к оставленному им роду не меньше требований, чем живущий: он нуждается в пище, питье, одежде и освещении».
У осетин практически повсеместно было принято держать покойника в доме в течение трёх дней, т.е. до самого погребения. Эта часть похоронного ритуала состояла из целого комплекса обрядовых действий. Обрядность данного комплекса относилась к самым разным подструктурам ритуала: социальной, религиозно-магической, экономической и др. Так, например, прощание с покойником. Этот обряд в первую очередь захватывал весь круг родственников покойного, а также более или менее широкий круг односельчан. Близкие родственники старались находиться возле умирающего в его последний час. Прочая родня начинала сходиться в дом умершего как только получала известие о смерти, причём родственникам, жившим в отдалённых селениях, приходилось спешить, чтобы успеть на похороны. Всё это время покойника также навещали односельчане.
На похороны не полагалось приходить с пустыми руками, поэтому каждый приносил кто муку, кто сыр, кто напитки. Раньше сабæттаг (денежных подношений) не знали. В большинстве случаев приношения были, кстати, поскольку хозяевам приходилось кормить и поить больше количество участников ритуала.
По традиционным поверьям осетин, известным также у многих народов, покойника не оставляли дома одного. Многие народы как, например, славяне, вепсы, карелы считали, что покойник, оставленный без присмотра, пойдет, будто бы бродить по дому и может причинить какой-нибудь вред. Однако для осетин более важной основой обычая «караулить» умершего был не только страх перед ним самим, сколько «опасение», что в него войдёт «злой дух».
Особенно необходимым считалось сидеть возле покойника в ночную пору. Они известны как «æхсæвбадæнтæ» – ночные сидения или ночное бдение. Осетины придавали им большое значение, в то время, как соседние, народы (грузины), оставляли покойника одного, накрывали ему лицо ситом и закрывали на ночь комнату, где находился усопший. Однако в поминальных обрядах горцев Восточной Грузии (пшавы, хевсуры тушинцы, мтиулы) находим много сходств с осетинскими, (например, снятие траурного поста, скачки, стрельба в цель и т.д.).
Ежевечерне, в течение трёх дней, предшествовавших погребению, соседи должны были готовить погребальный ужин «æхсæвæр»; для чего каждая семья должна была принести для ужина чётное количество хлебов (от четырёх до десяти и цæхдон – похлёбку из фасоли или трав, масло в него не клали. Считалось, что каждая семья этими приношениями «кормит» своих ранее умерших, которые в эти дни тоже ждут. По осетинским представлениям, в загробном мире, так же, как и на земле, выделяется «приемщик» хлебов и прочих продуктов, который затем распределяет их тем, чьи родственники приняли участие в складчине для «æхсæвæр» – ужина.
После захода солнца, когда оплакивание прекращалось, устанавливалась очерёдность ночных бдений у тела усопшего, которые продолжались все три ночи до похорон. Эта обязанность возлагалась не только на родственников, но и на близких односельчан усопшего.
Состав и количество участников ночного бдения зависел и от возраста умершего и социального положения, чем авторитетнее был покойный при жизни, тем больше людей приходило в дом сидеть возле него.
Столы накрывались ближе к полуночи. Мужчины и женщины сидели отдельно: дети и молодые не оставались на ночь возле усопшего.
Бодрствующие развлекали друг друга различными рассказами, это было в обычае, а если покойник был в возрасте, то допускались шутки, откуда осетинская поговорка: «Мæрдадзы дæр æнæ фæхудгæ нæ вæййы». Во время ночных бдений нельзя было рукодельничать: вязать, штопать, шить и т.д. Следует подчеркнуть, что на период, пока в доме покойник, нельзя было заниматься иными делами: готовить, вязать, шить, кипятить воду и т.д.
В прошлом, по рассказам информаторов, ночные бдения отличались сравнительно строгим поведением участников. Мужчины сидели степенно, разговаривали тихо, женщины вели себя немного раскованнее. Не следовало разговаривать громко. Собирались множество старух и стариков, которые занимательными рассказами коротали длинные ночи. Содержание разговоров, которые вели между собой пожилые женщины, почти не отражало трагизма ситуации. Напротив, участницы «бдения» вспоминали различные житейские истории, эпизоды из обрядовой практики прошлого то и дело обращаясь в разговоре к умершему так, будто он их слушал.
Сидели участники ночных бдений после «æхсæвæр» – ужина – до раннего утра. Ночью, бывали случаи, рассказывает старшее поколение – в полночь (в три часа) «фæсæхсæвæр» нужно благословить покойника –«бафæдзæхсын» святым полуночи «фæсæхсæвæры дзуæрттæн», потому что именно, в это время особенно сильны злые духи и надо умилостивить их, чтобы злые силы не смогли причинить вреда усопшему.
У осетин существовал обычай, согласно которому первые три дня до погребения в доме умершего не полагалось готовить горячую пищу, нельзя было разжигать огонь, кипятить воду, купаться и т.д. И, самое главное, нельзя было есть мясо. Все приношения, о которых говорилось выше, были постными. Действительно, члены семьи покойного и родственники, оставшиеся в его доме в первые дни, а также приходившиеся с соболезнованиями, питались той едой, которую приносили односельчане и родственники.
Аналогичные обряды мы находим и у народов Северного Кавказа. Так, у карачаевцев, по обычаю, «в семье усопшего в течение трёх дней готовить пищу не полагалось. Поэтому родственники по аулу и соседи обязаны были помочь своему родичу кормить членов его семьи и гостей, прибывших выразить соболезнование». Аналогию можно привести не только по Кавказу. Весьма интересны сравнения с обрядами итальянцев: «В Сицилии в дар семье умершего приносили подношения в виде продуктов, как для поддержания её жизни (в течение трёх дней родные усопшего не разжигали огня в доме), так и для устройства поминок». «В редких случаях поминки готовила и устраивала сама семья умершего, но чаще всего блюда для поминальной трапезы стряпали и посылали семье умершего односельчане, соседи, друзья, поскольку в этот день женщинам из семьи умершего возбранялось делать что-либо. Оценивая эту практику консолидации локального коллектива в минуту скорби, традицию взаимовыручки и взаимопомощи, исследователи пишут, что в горе все сплачивались воедино, и не было ни богатого, ни бедного, и сегодня ты помогал, чтобы завтра выручили тебя, и на том держалась жизнь. Во время поминок соседи-«распорядители» пристально следили за тем, кто сколько ест, дабы сакральное значение трапезы не подавлялось гастрономическим интересом, и при необходимости делали замечание. Кроме того, считалось дурным тоном напиваться на поминках, а норма предписывала выпивать не более 2-3 стаканов вина.
С чем были связаны эти запреты? По предположению Г.П. Снесарева, запрет в течение трёх или более дней разжигать огонь и готовить пищу в доме умершего связан с представлением о сакральной нечистоте мёртвого и восходит к зороастризму.
По свидетельству многих исследователей (В.А.Литвинский) «в зороастризме уже в Авестийские времена были какие-то запреты, относительно пищи. Так, в «Видевдате» содержится вопрос: когда после смерти человека члены его семьи могут начать есть мясо? Ответ гласит: после удаления трупа из дома. Существовал ли при этом какой-либо срок – неясно. Поздние зороастрийские сочинения предписывают (и это соблюдается в ритуальной практике современных зороастрийцев), что на протяжении трёх дней в доме не должна готовиться мясная пища: родственники покойного не только постоянно живущие в его доме, но и пришедшие туда не имеют право, есть мясо. В доме, где есть покойник, на протяжении трёх дней, пока не кончилась третья ночь, никакое мясо не должно приноситься в жертву, разрешены лишь сыр, фрукты, яйца, сладости, молоко. Никакого мяса не должны есть и его родственники.
Идея нечистоты усопшего тесно переплетается с чувством страха перед умершим. Этнографические материалы многих народов показывают, что страх перед усопшими представлял универсальное явление. В специальной литературе значительное место уделяется изучению причин его возникновения. Исследователи истории религии по-разному объясняют этот вопрос. Американский учёный Крёбер, разделяя теорию амбивалентности Фрейда, доказывает, что у человека по отношению к покойнику существует двойственное чувство. С одной стороны – симпатии и любви, и с другой – страха. Согласно теории Тейлора – Спенсера в основу чувства страха перед умершим легла вера в существование души, которая, покидая тело после смерти человека, может вредить живым.
По мнению С.А.Токарева страх перед мёртвыми есть явление социально посредственное. Он же указывает, «что обычай зарывать покойника в землю не мог с течением времени не породить чувства опасности от близкого соприкосновения с трупом. Различные оттенки этого смешанного чувства проявляются в погребальном ритуале едва ли не у всех народов: у одних сказывается боязнь возвращения мертвеца из могилы, у других – чувство нечистоты трупа, у третьих злого демона».
Считается, что представление о нечистоте трупа «даже в своей реликтовой форме носит чисто сакральный характер. В самой идее заложена не боязнь мертвеца как потенциального носителя зла… представление о нечистоте мёртвого проявляется через связанную с явлением смерти веру в сверхъестественные силы.
Представление осетин о необходимой целой серии ритуальных действий находит аналогии и в верованиях многих народов мира. Скажем у курдов поминками отмечают третий, седьмой, сороковой дни, а также годовщину смерти. Это проводы души (духа) определённого умершего человека. Поминальные трапезы, происходящие в указанные выше сроки, – это периодическое кормление, поддержание души, совершающей свой загробный путь, хотя первоначальный смысл ритуала, вне всякого сомнения, был именно таков. Страх перед умершими, чтобы они не разгневались на живых, заставляет порой осетин-горцев делать повторные поминки по ушедшим. Приведём один из таких случаев, записанный И. Давидовым: «У осетин не в обычае отправлять поминки по истечению двух лет. Однако семья Годжиевых решили справить поминки по отцу умершему шесть лет назад. Они объяснили это тем, что выполняют волю покойого отца, который передал им, бывший на том свете односельчанин Дуда Алидзов. По рассказам пришедшего с того света, покойный отец их страдает там голодом и желает, чтобы они по нём справили поминки. Перед ним (отцом) на том свете стоит круглый стол фынг, на котором лежит огромный круглый хлеб, но настолько сырой, что есть его совсем было нельзя».
Вызывает интерес и обычай лицевого покрытия умершего. У осетин, как и других народов мира, умершего сразу накрывают покрывалом или белой простынёй до того, как уложат в гроб. Лицо открывают, только тогда, когда его оплакивают. На ночь, вечером, когда прекращается плач (после захода солнца не принято плакать), лицо снова закрывают. Оно бывает открытым до тех пор, пока не зажигаются поминальные свечи во время «æхсæвæра». С чем это связано? Скорее всего, эти действия связаны с ограждением покойного от «злых духов».
Именно так трактуется широко распространённый в Азии и Европе обычай покрывать лицо умершего, что рядом исследователей трактуется как средство защиты живых людей от злого духа покойника.
Одним из аргументов такого объяснения является ссылка на глухое покрытие лица. По мнению хантов, умерший переставал видеть, слышать, обонять, окончательно теряет всякую связь со здешним миром и, с другой стороны, тем самым преграждается путь для выхода его от злого духа, который может вредить живым. Но похоронные обычаи народов Сибири не подтверждают однозначность толкования погребальных лицевых покрытий только как средство изоляции мёртвого от живых, как средства защиты живых от мёртвого. Прежде всего, лицевое покрытие не было предназначено для того, чтобы покойник ничего не видел и не слышал, поскольку перед ним ставили еду, питьё, с ним разговаривали, его развлекали, в головах покойника ставили какие-либо источники света. Не было изоляции покойника от живых, к умершему относились как к живому человеку, без боязни. Именно такое же отношение мы наблюдаем и у осетин, когда покойника обмывают, одевают в лучшую одежду, а потом у изголовья кладут еду, питьё и зажигают свечи. Следовательно, отсутствует страх, остаётся желание угодить ему, охранять его три дня и три ночи. Если все выходили кушать во время ночных бдений, то возле покойника оставался хотя бы один человек. Его не оставляли одного.
Весьма интересный материал в связи с этим, приводит Арнольд Ван Геннеп в «Обрядах перехода». «Почему, – спрашивал себя Плутарх, – покрывают голову, поклоняясь богам? Ответ прост: «Чтобы отделиться от мирского и находиться только в сакральном мире». Видимо, покрытие головы невесты в свадебных обрядах, а также покрытие головы косынкой женщинами в церкви во время богослужения также связано с пребыванием в сакральном мире.
Аза Кокоева,
научный сотрудник ЮОНИИ, старший преподаватель ЮОГУ
(печатается в сокращении)
(продолжение следует)
Газета “Республика”
